Смерть — это всегда трагедия, с которой невозможно примириться, и всегда неизбежность, от которой нельзя никому и никогда скрыться. Смерть — главный судья и главный палач, меритель всего сущего над всем бренным; безжалостная, коварная и свирепая сука. Смерть не щадит никого: ни невинных младенцев, ни седовласых стариков, ни безвинных агнцев, ни кровожадных преступников, и все перед ней равны. И как и каждая жизнь человека, каждая смерть по-своему неповторима и уникальна. Кому-то суждено найти её бездыханным на грязном полу наркопритона, и из перерезанного алым галстуком горла будет биться ручьями багровая сладость; кто-то умрёт на войне, на очередной бессмысленной бойне во имя эфемерных целей, и умрёт или как герой, до последнего патрона не жалеющий противника и спасающий ценой своей жизни попавших в засаду в густой зеленке новобранцев, или же погибнет жалкой смертью предателя, от выстрела в спину. Кому-то Смерть явится в виде сердечного приступа, и человек уйдёт тихо и безболезненно, но кто-то предпочитает сам приблизить миг своей кончины просто потому, что жизнь утратила свой истинный смысл.

Самоубийство — очевидное преступление против Творения самим Божьим творением; это преступление не столько против тела, этой временной неприхотливой оболочки, сколь против души, которой суждено будет вовек скитаться, неупокоенной и толком не отмоленной. Однако главный герой фильма «Звук насекомых: Дневник мумии» 2009 года известного швейцарского режиссёра Питера Личи, обладателя премий Берлинале и Европейской киноакадемии, считает по-иному, отправляясь в свой последний путь вглубь бездонного зелёного леса, которому суждено стать главным свидетелем и соучастником этой, очищенной от шелухи обыденности, смерти, которая будет запечатлена самим самоубийцей в заранее приготовленный для этого дневник, обшитый пахнущей духами свиной кожей. Когда-то он вел иные записки, с иным содержанием; то была Книга Жизни, Книга Памяти, его персональный Катехизис до сорока лет, с тщательным перечислением его достижений, успехов, его счастливых моментов и мгновений разочарований. В той, сожженной в очищающем костре, книжонке была суммирована и сформулирована вся жизнь этого безыменного, доведенного Питером Личи до состояния тотальной метафоры героя, реального и литературного в одночасье.

Следуя с очевидной кинематографической дотошностью за буквой романа знаменитого японского писателя и сценариста Масахико Шимады «Как я превратился в мумию», Питер Личи стремится перенести и своеобразное японское отношение к смерти, какой бы она не была. Едва ли героя фильма Питера Личи можно назвать камикадзе или самураем, в порыве отчаяния или неиспитой до дна чести совершающего сеппуку. Нет, в поступке нашего героя не виден полёт увядающей Жизни, нет дерзкой смелости. Есть лишь осознанное и осязаемое желание завершить свою жизнь, растворившись в природе, постигнув в финале её высшую цель. Когда его тело будет постепенно обезвоживаться, кожа начнёт стягивать кости, блеск померкнет в глазах, а страницы дневника, этой Книги Смерти, будут все больше заполняться фразами, монологами, исповедями, вокруг живого мертвеца расцветет природа. Набухнут почки на деревьях, а потом листва напьется до пьяну золотистым солнечным светом, окрасится в изумруды. Щебетанье птиц станет все сильнее, и даже насекомые подле умирающего продолжат жить. Плоть трупа сгниет, черты некогда привлекательного лица исказятся в жуткой безмолвной гримасе, а кожа клочьями начнёт отпадать от костей. Смрад мёртвого человеческого тела смешается с миллионами запахов леса, с ароматом трав, что цветут неподалёку и с запашком трухщихся и копошащих животных. Пир червей. Плоть, некогда бывшая человеком, личностью, станет землёй, на которой, вполне возможно, скоро что-то вырастет. И лишь дневник останется единственным напоминанием об этом человеке, который к сорока годам понял, что жил зря, ничего не достигнув и не обретя. Была любовь, дом, надежда, было все, но оно утекло сквозь пальцы, растворились в тумане рухнувших ожиданий. Одиночество, ненужность, крах. Грех самоубийства уже и не кажется таким уж страшным, когда ты остался один, и твоя смерть не поколебает привычный миропорядок. Космос не рухнет, звезды не погаснут, а луна не взорвётся. Ничтожная жизнь.

Очевидно наследуя традициям некрореализма, гиперреализма и натурализма, Питер Личи умело соединяет европейский гуманизм и нетривиальные вывихи азиатского менталитета, с одной стороны показывая красоту даже страшных, невыносимых и непостижимых вещей, с другой же в сущности оправдывая содеянное героем. Принципиальное значение имеет то, что фильм «Звук насекомых: Дневник мумии» находится на стыке между игровым и документальным кино. Личи снимает неторопливо, с некоей непритаенной интимностью, придавая этому кошмару самовольной смерти ощущение успокоенности. И итожащей все неистовой авторской созерцательности даже тогда, когда на экране мнимый сюжет взрывается сценами борьбы Плоти, Тела, мозга, жаждущего жизни, воды, кислорода, и Духа, идущего из плотной всеобъемлющей тьмы к свету по ту сторону бытия. Его дневник — это крик отчаяния, боли, и тихий разговор с неизвестными, для которых его смерть станет шагом к собственному бессмертию. Личи, бесспорно, ищет опору для понимания этого рокового деяния и у Шопенгауэра, и у Хайдеггера, и у Платона. Ангст для него несущественен, и через красоту смерти режиссёр, а вместе с ним и зритель находят истинную красоту жизни.